Королева пьяна. Попросите каретного.
Королева уснула - больная и бОльная.
От поклонов уставшая. Мертвенно-бледная.
По таким уже плакала Первопрестольная.
У таких, как она, не бывает проигранных
Переигранных партий и замков с оковами.
В наказанье себе - коронация выбрана -
Очень часто такие рождаются вдовами.
Королева пьяна. Королевство распродано,
Но все крепче любовь, что бессмысленно дарится,
И крепчают напитки в желудках у подданных,
Чтоб не видеть, как их королева состарится.
Безбородая мудрость и тело бескостное,
Символический пай колдуну за видения.
Нужно что-то родить, но притом - венценосное.
И, родивши, отдать в монастырь на съедение
Участковой сестре, замурованной в башенке,
Где за тысячу лет все по-прежнему - молодо.
До момента, когда участковые стражники,
Сообщат, что народ ее умер от голода.
Тяжесть прожитых дней размозжает короною,
Перепуганный дьявол за волосы вытаскал.
Но никто не увидит, как плачет бессонная
В полумрачных покоях общаги на Дмитровской.
(с) vesalii

Я пришел в твой дом. Я промок насквозь. Это просто дождь.
Ты не ждешь меня. Ты привыкла. Ты... никого не ждешь.
Посмотри, корнями в лицо пророс театральный грим.
Посидим. Покурим. Напьемся чаю и...Повторим.
Ты предашь меня. Я предам тебя. Но не в этом суть.
Я вернулся. Я...не молчи. Рассказывай что-нибудь.
Головой к коленям твоим прижмусь, словно старый пес.
Ты отпустишь пальцы в крепчайший кофе моих волос.
И любое горе сгорит под тяжестью теплых рук.
Я уже не друг. Это просто дождь. Я уже не друг.

© vesalii

Остановись, постой у открытой двери,
Вызови лифт, ты знаешь, он едет долго.
Я, как обычно, буду чуть-чуть потерян...
Там, у подъезда, ждет золотая волга.
Там, во дворе, реальность совсем иная -
Странные птицы в пьяном осеннем небе...
Я сигаретой в мягких руках сгораю
И превращаюсь в пепел. Я просто пепел.
Лампа дневного света - замена солнцу,
Белая дверь закрыта (за нею лето),
Переодетый город болеет, - бьется,
Как в лихорадке (правда, таблеток нету).
Вот он пример реального компанейства -
Яркого цвета (может у них желтуха?),
Листья упали и умирают вместе...
Желчная осень.
Страшно.
Тепло.
И сухо.
Письма пиши себе, - получай ответы.
Глупо. Ты все придумала, идиотка...
Осень уйдет. Когда-нибудь будет лето,
Встретимся после пары стаканов водки.
Жизнь из такси выходит - подай ей руку.
Проще не знать друг друга. Не быть другими...
Ветер пронзает тело, уносит к югу,
И оставляет имя. Я только имя.

© vesalii

На кухне чайник. Кипит? Кипит.
Да будет утро. Включаю свет.
Побит. У зеркала хмурый вид.
Ожившим вечером мой привет.
Курить. Закуривать и тушить.
А может, бросить? И к черту. Вот
Смотрю на улицу. Ни души,
Собаки стаями - крестный ход.
Глаза стеклянны, бетонна клеть,
И все, что сделал - ручная кладь.
А люди ласточки, чтоб лететь?
А люди заиньки, чтоб скакать?
А люди смотрят со всех сторон,
Мороз по коже, и даже здесь
Температура. Возможно, сон
Еще не вышел из тела весь.
Сегодня холодно. Никогда
Еще так не было. На стекло
Кричать. Смотреть, как течет вода:.
Я чайник. Чайник. И мне тепло.
© vesalii

Печальным ежиком в тумане
Ты ищешь старые маршруты
Твой мед разлился по закату,
Твоя лошадка далеко.
Туман исполнен ожиданий,
Там детство спряталось как будто,
Где километры сладкой ваты
И время пахнет молоком.

А во дворе все та же школа,
Но в ней совсем другие дети,
Вокруг совсем другие люди,
Совсем другие города.
Зверька без возраста и пола
За серой дымкой не заметить.
А мы взрослеть уже не будем.
Нет-нет, не будем никогда.

Туман развеян. Ты на старте,
На повороте б не разбиться,
Когда-то полная эмоций
Летит в окно твоя тетрадь.
А детство за разбитой партой,
Зубрит букварные страницы.
Оно когда-нибудь вернется.
Его осталось подождать.

Таня сказала, что в Хельсинки праздники славные
Праздники в Хельсинки, право, какая нелепица.
Финская нота дает - что-то очень забавное,
Здесь и у них - одинаково праздники лепятся.
Деточки, в очередь. Боже, какие проказники,
В очередь. Всем очень хочется броситься с лесенки.
Таня сказала, что в Хельсинки славные праздники.
Я улыбнулся. Какие там праздники, в Хельсинки.)

Покажите, Такеши, Вашу японскую осень
В обрамлении красных листьев сухого струпа.
Где таблетки от жизни даются несчастным в дозе,
При которой теряет значение фармгруппа.
Глупой девочке надоело казаться лишней.
Не виновна! Так притягательна кнопка сброса.
У нее теперь вместо глаз наливные вишни,
На которых вишневый сок оттеняет слезы.
Не виновна! Красный канат натирает кожу.
Не виновна! Терпкая юность рожает камень.
Ее мальчик просит прощения у прохожих,
Что по их воспаленной земле он ходил ногами.
Эта жизнь - повторенье десятых и сотых серий.
Объективы скучают в кукольном страшном доме.
Вы поверьте, Такеши, я верности Вашей верю.
Вы виновны, я больше не верю во что-то, кроме...

Ты посмотри моими глазами серыми,
Белая тьма ложится на лужи сказкой.
Город, богатый птицами и размерами
К ночи снимает маску.
Криком вороньим город беду накликает.
Двадцать шагов - бесправие для осечки.
Будет в веках тот, кого счастье дикое
Съело на черной речке.

Здравствуйте, Город. Не спите? Бессонница? Понимаю. Курите? Ну а иначе к чему заводские трубы? Я вот по Вас соскучился. Думал, приеду в мае. Чертовы обстоятельства. Да я не оправдываюсь. Глупо.
Гоголь сказал мне, что вы обманщик первого сорта. Врете, мол, каждым метром основного коллектора. Как я могу ему верить, когда он старый и мертвый. Когда он не видел яркости НАШЕГО Невского проспекта.
Город, а я встречаюсь с Вашей старшей сестрой. Она сильная женщина. Это у вас наследственное? Она пахнет слойками, алкоголем и пустотой. Да и в отношениях у нее положение откровенно бедственное. Город, смотрите - луна по проспекту катится. Тоже гуляет, как люди. Красивая.
Вы уже спите? Не переживайте. Я буду Вас навещать по пятницам. Город, вы только живите. Вы, главное, не утоните...

Сны пропитали теплую простынь Невского.
Утренний воздух, как никогда, - соленый.
Я просыпаюсь. Бьются в окно ижевское
Питерские вороны.

Пустые подвалы, немые пролеты
Закрытые окна, зашторены краской.
Мой город остался без кошек. Природой
Не создано (брак!) заменителя ласки.
Не черная ночь и не рыжее солнце.
Никто не мурлычет, не трется о ноги.
В душе заболевшей никто не скребется.
Бежать. Спотыкаться. Дороги. Дороги.
Уставшие взгляды. Унылые лица.
Искать дорогие. Себе же дороже.
Разбиться. Расплакаться. Остановиться:
Сегодня мой город остался без кошек.

Салют, сентябрь. Редкостная осень
Позволит улыбнуться. Но сейчас
Мне хорошо. Я жив, пока на прозе
Замешан мой неправильный рассказ.
А небо тает в сигаретном дыме,
Ложится тенью на укрытый сном
Мой старый стол. Стреляет холостыми
Слепое небо в мой остывший дом.
Салют, сентябрь. Скалится погода.
Ей просто лень придумать что-нибудь.
А я не спал уже четыре года.
Я так устал. Я так хочу уснуть.

Я менял свою жизнь на таблетки и сны,
От которых теперь не сбежать, не уйти,
От которых теперь в моем доме тесны
Коридоры. По праздникам давит в груди.
Дед Мороз, он приходит обычно к другим.
И в мешке его чудо пропахло вином.
Только грохот петарды, бенгальского дым
Заставляет загадывать всем существом
Чтобы старая жизнь да на правильный лад.
С новым боем курантов все более ждет...

Я желаю, чтоб время помчалось назад.
Чтобы каждый удар отмотал один год.
До чудесной и, вроде, счастливой поры.
Где никто не стоит над дырявой душой...

Я пойду этой ночью кататься с горы.
Мне же скоро одиннадцать, я же большой.
Забери меня, мама, в наш старенький дом,
Где сегодня не надо ложится в кровать,
Где красавица-елочка вся серебром
Разгорается. Ей до весны догорать.
До весны не сгореть бы. Дожить до весны.
Антидот неизвестен. Хотя бы запей...
Я менял свою жизнь на таблетки и сны.
Новый год. Пусть он будет немного теплей.

Город будет жить, покуда
Кто-то ходит на работу,
Кто-то бегает учиться,
Кто-то топчется в метро.
Предвесеннюю простуду
Раскупают в переходах -
Накрывает всю столицу,
Как дырявое ведро.

За раскрашенным окошком
Все синицы потускнели -
Им зимой умыться нечем,
Их пугаются коты.
У котов фригидны кошки, -
Не хватает дней недели
Понедельник будет вечен,
Будут праздники пусты.

Человеческие тонны
Общим помыслом едины -
Доползти бы и уснуть бы.
Не доводится. Увы...
Утрамбованы в вагоны,
Монотонно дышат в спины,
Перепутанные судьбы
Обезличенной Москвы.

Свет фонаря тобой неизменно рыжей
Напоминает, кто в этой книге Мастер,
Кто просто так, с утра прогуляться вышел:
Люди не часто прокляты словом 'счастье'.

Ветер твоим дыханьем, уже холодным,
С севера дует - жесткий и злой - такой же.
Знаешь, сегодня стало ужасно модно
Думать тобою, жить и немного больше.

Раннее утро. Дворники одиноки
Ибо суббота. Солнце идет на вынос...
Ближе уже не будет. И пусть дороги
Тысячекратно множат тебя на минус.

Убит телефон и кончается чай,
И деньги как мамонты канули в Лету,
Карету, карету: беда невзначай
С чужого плеча. Помоги, сигарета.
На улице солнце кобылою ржет,
И ветер холодный, но пахнет весною.
Известно, спасенным останется тот,
Кто жил, не задумываясь о покое.
Знакомый до рвоты четвертый маршрут,
Сегодня трамваи идут до могилы?
И рельсы веревками к горлу ползут,
Но мама велела не брать ее мыло.
'Послать бы все на хуй', да эти слова
Рифмуются плохо и только со 'страхом',
И, вроде бы, с 'прахом'. Болит голова,
И хочется выпить. Послать бы все на хуй.
И хочется крысой бежать с корабля,
Встав левою лапой на тысячекратно
Проверенный путь от себя до себя:
'Кондуктор, а можно поехать обратно?'.

Лодка твоя села опять на мель,
Благо, у нас общая цитадель.
Общее время, общей луной пьяны.
Но цитадель в разных концах страны.

Бледная кожа и волосы тоже бледные.
Я не лунатик, просто забыл снотворное,
Поезд - гипнотизер и дорога черная.
Ночь. Настроение тамбурно-сигаретное.
Сжать свое тело до мрази на верхней полке,
Выбросить к черту, разбрызгать себя по рельсам,
Медленно двигаться до двадцати по Цельсу.
Сволочи, вечно вшивают в матрац иголки.
Крашеная проводница - почти старуха
(те, кто воспитан бабушками, вырастают
в бабушек). У туалета стоит и лает:
'люди, конечная станция 'Бытовуха'.
Выжаты духом дороги, лежим (счастливые?)
Прокляты жителями преходящих станций.
Глянцевый мир за окнами - голодранцы.
Ночь, настроенье погоде подстать. Дождливое.

Ну, здравствуй, привидение родное,
Пришел, как по традиции, с отчетом.
Закроем дверь. Нас двое, только двое
И наплевать, что скоро на работу.
А год прошел. Я встретил человека,
Он знал тебя. Твердит, что ты святая
И плачет. Разбираю фонотеку
И тяжело (синдром начала мая).
Завел кота (практически чеширский),
Хотел приехать в гости (дали визу),
Но от Ижевска до Новосибирска
Немного больше, чем прыжок с карниза.
Пишу стихи. О том же (да и те же).
Пытаюсь жить смелее и дороже,
Но 'только дождь вселенский нас утешит
И только страх реальный нам поможет'.
Синоптики по радио сказали,
Сегодня будет мраморное небо.
А я пойду искать в оригинале
Твое лицо в тугом пространстве WEBа
Разбить себя на первое / второе
Так нелегко, но, кажется, просили...

Я старый мир когда-нибудь построю
И принесу его к твоей могиле.

Не ищи мое имя в обрывках газет,
Позабудь мою кожу и запах волос -
Я задумчивый воздух, я солнечный свет,
Что ложится на пару надломленных роз.
А, по мнению ВОЗ, это надо лечить,
И, желательно, где-нибудь на островах.
По худому запястью для памяти нить
Защищает от слез и купирует страх.
Я тебе позвоню, постараюсь молчать,
Ты узнаешь, и ты не молчи, не молчи,
Расскажи, как антарктикой стала кровать
И душа огоньком поминальной свечи.
Этой плоти обязаны всем камыши,
Ощущая наградой за выслугу лет
Привкус крови на тонких губах. Не ищи
Мое имя в обрывках вчерашних газет.

Аквариум помнит обиды, удары о стекла.
Штормит.
Мы ложимся на дно, мы влюбленные рыбы,
Чешуйчатокожие твари. Надежда промокла
И ряской закрыла живительный свет. А могли бы
Пытаться летать, ведь бывают же белки-летяги,
И петь свои рыбные песни, хотя бы сопрано.
Мы рыбы. Нам место в желудке гнилого бродяги,
И наши чудесные песни в бреду наркомана.
Амброзия вида червей и пропахла болотом,
Лежим на песке, а песок, словно сахарный, тает,
И мы умираем, по ходу рожая кого-то.

Аквариум помнит обиды и редко прощает.

'Привет, писатель' - первая строчка месяца,
Не ходят письма? Будем до комы чатиться.
Опять страдаешь? Сгладится. Перебесится.
Не так уж трудно, знаешь, дожить до пятницы.
Дурацкий текст - примером культурной бедности,
Причиной для улыбки, надеюсь, бросится
В твои глаза (не помню примерной цветности,
Привычка - тупо пялиться в переносицу)
Неделя жизни вырезана из памяти,
Края подшиты кетгутом. Шрам уродует.
Ты моль. Я моль. Что надо? К стене причалить и
Газетой со всей дури... Знакомой нотою
Судьба связала, девой, рекой убитою.
Спиртного литры с чувствами перемешаны.
Вино в автобус (с вечера недопитое)...
Привет, писатель. Веришь? Скучаю бешено.

Люди мерзнут не от холода,
Чаще лишь от ощущения
Недостаточности в качестве
Полноценной части общества.
Мы с тобой немного молоды.
Море лет - просить прощения
За нелепые дурачества,
Ненависть от одиночества.

Выход есть, любой родившийся
Получает право гордое
На убийство теплокровного
И себя (альтернативное)
Нам с тобой, к тоске прижившимся
Знать неплохо фразу твердую
Невезение условное
Привлекает позитивное.

А сегодня у нас выпал снег (да пора уж - ноябрь),
Шарф нашелся бы (несостоятелен курточный ворот),
Кстати, вспомнился сон: я стою одинокий у трапа:
Кто бы знал, как же я ненавижу мой вымокший город.
На шестом этаже обнаружен убитый мужчина.
Я живу на седьмом, и меня не касается вроде.
Мне не важно, кем был он и в чем его смерти причина.
Как всегда выхожу. Удивляюсь отличной погоде.
Я боюсь этих странных людей, что сидят у подъезда,
А, пожалуй, людей я немного люблю (эка дива).
Если б не было их, кто бы занял на лекции место?
Да и секс в одиночестве тоже не очень красиво.

Здесь нельзя материться, но, боже мой, как заебало,
На ответы вопросы искать, за компьютером сидя,
Ставить смайлы за строчками (и запивать церукалом),
Говорить: 'Благодарен за критику' (и ненавидеть)

Белый свод туалета, как белый халат психиатра.
Стены как в изоляторе. Дабы украсить отсидку,
Повторять тексты умерших песен бессмысленной мантрой,
Отражаясь в квадратах замасленных кафельной плитки.
Лучший друг унитаз что-то шепчет о врЕде аутизма.
(А и У здесь читаются вместе, такая задумка).
Эх, придумать бы молот - разбить безугольную призму,
Сквозь которую лампа фонарная кажется рюмкой.
И увидеть бы свет (пусть оранжевый, как в телефоне),
Пусть на снег, что к утру без следа, вероятно, исчезнет,
Пусть в лицо (пусть которое утром никто и не вспомнит):
В этом скомканном городе мне безысходно и тесно.

Закрываются двери пустого, как мозг, вагона,
Ощущение безнадежности прорывается
Через кожу. И поезд летит разрывным патроном,
По червивой подземке столицы, покрытой палицей
Медных листьев. И полные ртутью летают тучи.
Я насыщенным силой воздухом глубже дышу,
Это скоро закончится. Странно, но будет лучше.

- Извините, а Вы не подскажете:..
- Не подскажу.

Рыжекудрая стерва - набор идеальных данных.
Так привыкшая жить, Ни-кого-ни-когда-не-любя.
Вновь поманит обратно (уже рычагом стоп-крана... )
Страшный город, я так не хочу уезжать из тебя.

На украденном теле заводятся шрамы,
На спине и на пятках цветут васильки.
Ты не плачь и не бойся, касаясь упрямой,
Недвижимой и страшной, холодной руки.
Мы не будем летать, но однажды случайно
Обнаружим, что крылья тихонько растут.
Не печалься.
Ведь кто-то же должен быть крайним.
И, считая с презрением тонны минут,
Всей душою люби не болящие раны
И диагноз по принципу «жизнь удалась!».
………………………………………………
Мы станцуем еще в позах Вернике-Мана,
А врачи нам на нервах сыграют свой вальс.